В городке ненаписанных писем,
В королевстве несказанных слов
Я от прошлого независим,
Я пришелец из мира снов.
Я могу здесь бродить часами,
Слушать шорохи листопада.
Только память осталась с нами,
Но, возможно, что так и надо…
И шепчу я тебе торопливо,
Словно силясь догнать день вчерашний.
«Я хочу, чтоб ты стала счастливой,
Я люблю тебя, как это страшно…»

С. Лукьяненко

Соскочивший с дороги,
упавший на полном ходу,
Все для драки готово,
с землею спиною к спине,
Я смотрел на настигшее время
и в смертном бреду
Прошептал твое имя,
и мир обратился во мне.

Что-то было, не помню, еще,
их глаза-голоса
Чьи-то рвали дома,
кто-то вешал и бил фонари,
Над Москвою горели непроданные небеса,
Мы смотрели на них, задыхаясь от этой
зари.

Так тревожно любить —
ворожили на мне не дыша
Твои лица и пальцы, врачи отрезали грехи.
В нашей длинной стране дураки умирают
спеша,
Чтобы, снова родившись, писать неземные
стихи.

Я пронес твое имя, назвал берега
всех дорог
Верным словом Любовь, с запятыми —
прощай и прости.
На стальных облаках косит прошлое
ревностный Бог,
Подрезая людей, чтоб они продолжали
расти.

(с) Юрий Шевчук

Старше. Развратней. Строже. Закомплексованней.
Серый. Подпалины. Метр-пятнадцать - холка.
Он из породы самых ужасных оборотней.
Волк он,
который
превращается тоже в волка.

Разница в цвете шерсти и настроении
Разница в чувстве голода и рычании,
Разница в интонациях, приручении,
разница в ощущеньях по окончании.

Белые зубы такие же ледяные,
Жесткая шерсть остается такой же жесткой.
Только уходят твердые колтуны и
Старый вожак ощущает себя подростком:
Тем, тонколапым, недавно еще родившимся.
Тем, как вино, бегучим, не настоявшимся,
Легким, как дым, не сразу остепенившимся,
Тем. Молодым.

Ни разу не превращавшимся.

(с) Арчет

Вспомнишь еще, кружа в океане бедствий,
Даже сочтешь за главную из потерь:
В нашем бог весть когда отзвеневшем детстве
Было все то, чего не найдешь теперь.
Были листы берез изумрудно-клейки.
Жизнь источала прелесть и новизну.
Счастье с сиропом стоило три копейки,
А без сиропа вовсе всего одну...

(c) Дмитрий Якимов

В Хороссане есть такие двери,
Где обсыпан розами порог.
Там живёт задумчивая пери.
В Хороссане есть такие двери,
Но открыть те двери я не мог.

У меня в руках довольно силы,
В волосах есть золото и медь.
Голос пери нежный и красивый.
У меня в руках довольно силы,
Но дверей не смог я отпереть.

Ни к чему в любви моей отвага.
И зачем? Кому мне песни петь? -
Если стала неревнивой Шага,
Коль дверей не смог я отпереть,
Ни к чему в любви моей отвага.

Мне пора обратно ехать в Русь.
Персия! Тебя ли покидаю?
Навсегда ль с тобою расстаюсь
Из любви к родимому мне краю?
Мне пора обратно ехать в Русь.

До свиданья, пери, до свиданья,
Пусть не смог я двери отпереть,
Ты дала красивое страданье,
Про тебя на родине мне петь.
До свиданья, пери, до свиданья.

Есенин, цикл "Персидские мотивы"

Бегут неверные дневные тени.
Высок и внятен колокольный зов.
Озарены церковные ступени,
Их камень жив - и ждет твоих шагов.

Ты здесь пройдешь, холодный камень тронешь,
Одетый страшной святостью веков,
И, может быть, цветок весны уронишь
Здесь, в этой мгле, у строгих образов.

Растут невнятно розовые тени,
Высок и внятен колокольный зов,
Ложится мгла на старые ступени....
Я озарен - я жду твоих шагов.

Блок

Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.

Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.

И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.

И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам,— плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.

Блок

Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.
И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.
Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина...
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор все как будто больна.

Ахматова

Поломала жизнь, поломала, вот уже слегка надломила:
она любит лётчика, мама,я опять пролетаю мимо -
он крылами качает нежно, он заходит в пике над домом,
столкновение неизбежно, всё, прощайте, привет знакомым.
Она любит лётчика, мэра, коммерсанта, майора МУРа,
убедить её не сумела мировая литература,
что у нас в инвалидной роте дух высокий, полёт нормальный -
видно,зря мы бились на фронте революции сексуальной.
То есть в жизни иной, небесной, наглотавшись небесной дури,
мы, конечно, взлетим над бездной, обнимая небесных гурий,
из одной тарелки с богами потребляя нектар и манну,
но сначала - вперёд ногами, а она всё с лётчиком, мама.
Остаётся заняться делом: штурмом взять, изумить подкопом,
и на бреющем, как Отелло, показать афедрон европам,
и, срезая углы и крыши, лишний раз убедиться - боже
- всё равно он летает выше, всё равно получает больше.

(с) Геннадий Каневский